- внешний вид -
Да, господи, там беспросветный мрак,
И человеку бедному так худо,
Что даже я щажу его покуда.

  Наверное, было бы полнейшей глупостью предполагать, что с появлением на земле богов что-то может измениться. Мир людей всегда был мрачен даже для меня: души, которым, казалось бы, кроме спокойствия ничего не нужно, здесь требуют постоянного движения и риска; соблазны и пороки стали символами новой эпохи, а греховность - показателем независимости личности; убийства, пытки, самоуничтожение... все это выглядит, как добровольный шаг в мою обитель и слишком широкий жест даже для подземного царства.

  Я никогда не отрицала своей нелюбви к людям. Но и это не до конца верно, ведь в любовь, описываемую теми же людьми, как самое светлое и прекрасное чувство, я не верила. По мне, боль, ненависть и зависть - куда более реальны. Найдите хотя бы одну душу, вынужденную вариться в лавовом озере целую вечность и поинтересуйтесь, что она чувствует: наверняка, о любви речь даже не зайдет. Ненависти к людям я не испытывала - напротив - мне всегда нравилось наблюдать за их глупыми попытками изменить известный финал: эти старания по прощению всех грехов, добрые дела, должные перекрыть все совершенные плохие.. Забавно! Но все эти внутренние терзания стали мне понятны после нескольких дней в теле юной Грейс Карсон.
  Несчастная девушка. Даже моя кровожадность и жестокость уступает бессердечности тех, кто плетет нить ее судьбы.  В какой-то момент мне даже стало ее жаль, но девочка сама виновата, что характером не вышла и с другими людьми сходиться не научилась. Грейс была мне противна: это бесконечное самобичевание, страх оказаться одной, но в то же время неустанная борьба за место быть необходимой всем сразу; доброта, скрытая за непроглядной чернотой мыслей; щемящее чувство одиночества и нежелание жить; слабоволие и полное отсутствие целей и желаний. Мысль провести в этом сосуде еще один день была мне противна. Я не знала, что чувствуют люди, находясь на границе между жизнью и смертью. До этого дня.

  Грейс Карсон была постоянной пациенткой психиатрической клиники. В палате под номером шестнадцать она появлялась несколько раз в месяц, причем каждый - с новым диагнозом. Никто не спрашивал у нее, что послужило причиной новой попытки самоубийства, не интересовался ее самочувствием, когда она проходила курс реабилитации, и не прощался с ней навсегда, когда она покидала стены клиники. Скрипучая кровать, стены с облупленной краской и потолок с рыжими пятнами заменили ей дом - она любила, когда доктор заходил к ней и говорил дежурные фразы, вроде "ну, и как мы поживаем сегодня?" Тем не менее, чувство собственной беспомощности вкупе с все той же всепоглощающей жалостью к себе вынуждало ее всем сердцем желать выбраться отсюда, сбежать и раствориться во времени и пространстве. Каждой клеточкой тела, каждым пучком нервов и каждой частицей души она хотела быть забытой, никому неизвестной девушкой. И ненавидела себя за это.
  Это странно, менять привычную тьму подземного мира на ослепительный свет земного, делить чувства и мысли с кем-то, о существовании которого даже не догадывался, вести постоянный диалог и путаться в истинности намерений. Буквально вчера я была Мелиноей, дочерью могучего Зевса и прекрасной Персефоны, соблазнительницей Аида и богиней царства мертвых, а сегодня я Грейс Карсон - простая смертная, уставившаяся в потолок палаты номер шестнадцать, безмолвно рыдающая пятый день подряд.
  К счастью для нее, у меня не было ни желания, ни умения страдать и ждать, пока смерти наскучит наблюдать за никчемной жизнью двадцатилетней девчонки из Нью-Йорка. Настало время бросить вызов не только ее обидчикам, но и моим. В особенности, Демиургу, чья трусость и мелочность стала причиной моего появления на земле.
  Верховное Божество, пф! Тоже мне, Властелин и Отец! Собственных Детей примирить не может, зато амбиций выше крыши. Лишив самых могущественных богов их силы, он подписал себе смертный приговор: ни одно здравомыслящее существо более не станет прислушиваться к его словам! Они все ложны, они - яд, отравляющий жизнь всем нам! Даже при правлении моего горе-отца и выскочки Осириса такого не было.
  "Знаешь, твоя ярость сильно жжется где-то в районе задницы"
  Грязь и мерзость эти людишки! Осточертели в преисподней, а теперь отравляют жизнь еще и в собственной голове!
  "Ну, вообще-то, это моя голова"
  - Замолчи!, - кричу я, в бессилии хватаясь за её голову, и её руками сжимаю пульт вызова доктора. Экстренные ситуации были клинике не в новинку, особенно здесь, в этой комнате. Характерный треск в замке - и, как и ожидалось, - на пороге люди в белых халатах. Страх сковывает их изнутри, но внешнее спокойствие внушает Грейс подчиняться. Грейс, но не мне. Неужели такая сильная девушка, как я, даст каким-то людям себя обезвредить? Как бы ни так! - Отпустите! - кричит Грейс внутри меня и овладевает нашим сознанием. Ее воля борется со мной, тогда как все остальное работает против этого. Мысленно отвешиваю ей оплеуху и возвращаю контроль над разумом и телом себе. "Все претензии на потом, я не намерена провести здесь ни минуты".
  Врач отходит на шаг назад и ослабляет хватку, наивно надеясь на успешное прекращение истерики пациентки Карсон. Мой шанс! Собираю все силы, что есть, что остались от перемещения между мирами, что вообще могут быть у меня в таком состоянии и, пристально вглядываясь в глаза одному из мед.работников, заставляю его душу впасть в забытье. В страхе разделить его участь, остальные души поспешили покинуть комнату, но бессилие настигло и их, и они с грохотом рухнули на пол. "Амнистия, Карсон". Сквозь полуживые тела пробираюсь к выходу и, игнорируя головокружение, продолжаю насылать глубокий сон на тех, кто попадается под горячую руку. Без лишних слов и колебаний нейтрализую охрану и, наконец-то, оказываюсь на свободе.
  Никогда бы не подумала, что воздух может быть дурманящим, а солнце - таким приятным и теплым. Мы обе так думали. Ветер, казалось, подталкивал нас, вынуждая двигаться дальше и не останавливаться. Ноги отказывались слушаться и в конце концов, когда земля окончательно ушла из-под ног, я упала. Худые ноги и руки были содраны в кровь; кожа бледная и тонкая настолько, что, кажется, просвечивает даже кости. "Вставай, Мелиноя, пожалуйста!" Мы дрожали. Нам было холодно и страшно. Но мы знали, что выбора нет, и надо продолжать путь.
  Через квартал, когда я обогнула клинику и выбежала на нужную улицу, ориентация в пространстве потерялась окончательно - сознание уплывало слишком быстро, я даже не успела понять, что лежу не на земле, а на чем-то мягком. Но Грейс подсказала мне. "Мягкое" называло нас по ее имени.
  - Виктор! - восторженно восклицает мой сосуд, и страх, сковывающий нас обеих, улетучивается в то же мгновение, что мои руки обвивают его шею. Но затем я смотрю на него и не могу поверить почти собственным глазам: Гермес! О боги, это ты!
  Слишком большая удача, слишком хорошо, чтобы быть правдой! Мой любимый, мой дорогой и самый родной брат здесь! Он здесь! Мысль о том, что Демиург лишил нас всех дома, не покидала меня все это время, но еще страшнее было смириться с тем, что я больше никогда не увижу тех, кто мне дорог. Со всей широтой чувств, на которые способна моя суть, со всеми словами о несуществовании любви и счастья, сейчас я могла сказать лишь одно: я счастлива, что Гермес нашел меня. И лишь бессмертная любовь и доверие к нему могли вызвать во мне эти ликующие чувства.
  - Забери меня отсюда!