Опаздывать на воскресный семейный ужин – это как самый распоследний грех, за который не прощают даже в Аду. Маркусу отчасти было немного страшно, потому что мать последнее время совсем уже выходила из себя. Еще более не по себе было от того, что буквально час назад Марк на свой страх и риск опрокинул пару стопок виски вместе с Сарой – своей, с позволения сказать, будущей женой. Как-то они слишком разошлись, да в двадцать один год – уже можно, ничего страшного не случится. Он был трезв, почти даже как стеклышко, но..
- С каких пор ты такой заботливый? – Тихо шипит Маркус брату, который встречает его на пороге.
Вся семья, наверное, уже в сборе. Все они там, за столом, мать постукивает коготками по столу, а отец поглядывает на наручные часы. Бабуля с дедулей смущенно теребят салфеточки, а сестра бряцает столовым ножом по молочнику, который притянула к себе.
Как же это всё осточертело. В глубине души пай-мальчик Маркус, страдающий зачатками клептомании, очень-очень хотел свалить из этого дома. Из этого города. Из этой страны. Забрать Сару, поменять гражданство, фамилию и не иметь больше ничего общего со своей долбанутой семьей. Всему были свои оправдания, везде были свои границы, но последние пару лет обстановка только ухудшалась. С возрастом мать становилась всё более мнительной и требовательной, а отец всё больше и больше прогибался под неё. Чертов подкаблучник.
- Я пил виски, Оушен. Добротный, но дешевый виски, - тихим шепотом, стягивая куртку и осторожно вешая её на крючок, над которым материнским почерком выведено витееватое «М. Лэйн». Долбанутая старая женщина
Протиснувшись мимо сурово сопящего брата, Маркус поправил воротник рубашки, застегивая последнюю пуговицу, оправил рукава и лучезарно улыбнулся.
- Прошу прощения за задержку, пришлось ненадолго задержаться с Сарой и её родителями, они совсем ничего не знают о пунктуальности. – Он показательно строит виноватый вид, пусть никто и не верит, но мать успокаивается и выглядит не такой.. готовой к расправе. Отец поджимает губы. – Матушка, такое больше не повторится. – Он бережно целует её в щеку и садится на свое место.
Из головы не идет поведение Оушена. Какого хрена он вдруг.. что это было.. беспокойство? Господи, это же.. отвратительно. Марк не сдерживает кривой ухмылки – всего на пару секунд – при взгляде на брата.
И да, конечно. Взяться за руки и помолиться, куда без этого. А потом отец начнет рассказывать о том, что было на работе за неделю. То есть сначала мать, потом – отец. В семье Лэйнов царит и празднует матриархат.

Человеческое сознание уходит резкими волнами, Фобос чуть ли не сжирает его, запихивая глубже, еще глубже, стараясь занять сразу всё место. Он никак не хочет умещаться в этой грубой оболочке. Тело разворачивают в сторону, смертный дергается, как от удара, пытается уйти, а Фобос слышит знакомые нотки в чужом голосе – и это словно второе дыхание. Сознание человека гаснет разом, всё полностью, уходя на второй, третий, десятый план. И вот он уже судорожно втягивает носом чужой запах, морщась недовольно, словно пёс, потерявший след. Деймоса он по-прежнему чувствует, пусть и немного не так. Снова чувствует. Цепляется за дурацкий свитер с колким вырезом, прижимается неимоверно близко и думает, что всё это была ужасно плохая идея. Нельзя таких, как бастарды Ареса, высылать за пределы божественного мира, вселяя их в смертных людей. Нельзя. Надо запретить – как можно быстрее.
Держать себя в руках получается плохо – бог резко окунается в память человека и узнает о нем и о его семье разом все. По губам течет кровь, глаза режет болью, а в ушах шумит. Еле собравшись с силами и пытаясь сосредоточиться на голосе брата, Фобос судорожно втягивает сквозь зубы воздух и, размазывая по чужой одежде кровь, абстрагируется от смертного, схлапывая себя в надежном коконе и полностью себя же ограничивая. Мда, у Главного совсем нет чувства юмора.
Богу Страха внезапно страшно – ему не нравится такое положение дел. Ему не нравится, когда его вселяют в смертного на чужих условиях. Раньше он убивал, забираясь в людей, убивал медленно, но всё же.. А теперь придется.. поддерживать оболочку? Лишь бы не остаться смертным навсегда. Лишь бы не лишиться брата. Эгоистичная скотина, Фобос думает только о том, что может вдруг остаться один, без Деймоса.
- Всё.. отвратительно, - шипит он, жмурясь с непривычки. Голос дрожит, а горло режет. – Почему мы должны в этом участвовать? – Страх недовольно ведет плечом, подтягивая телом и садясь на кафельном полу удобнее. Влажно шмыгает носом, втягивая кровь, облизывается и тут же кашляет, давясь то ли воздухом, то ли слюной, то ли той же самой кровью. И, наконец, поднимает взгляд, решаясь от брата отлипнуть.
Оболочка Деймосу досталась забавная – бледный, с резкими чертами лица, светлый юноша, который больше подошел бы молчаливому Танатосу в юности. А это.. ну да ладно. Они же смогут адаптироваться? Смогут.
- Они друг друга ненавидят, - проговаривает Фобос, криво усмехаясь. Он узнал об этих людях все – и голова трещит теперь по швам. – Тебе идет. – Осторожно касаясь ладонью щеки дважды теперь уже брата, Фобос тянется вперед и утыкается губами в шею, снова  закрывая глаза – теперь уже спокойнее, пытаясь замедлить смертное сердце.