Clash of the Gods |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Clash of the Gods » век Астреи » memories that haunt his mind
memories that haunt his mind
world: мир людей
time & place: 24. 06. 2014.
who? Курт Марлоу и Вирджиния Эшер
why? Бальдр не знает, что происходит: где он оказался и почему. Он больше не в том кошмарном мире. Но кошмары его не отпускают. А некоторые даже направляют.
Отредактировано Kurt Marlow (2014-07-04 20:25:52)
Где реальность, а где сон? Он видел какие-то картинки жизни, с заботами о аренде помещения, встречах, людях, с домом, и если и делал что-то правильно, то только интуитивно. А потом он ложился спать. Он быстро уставал, сон был ему нужен, это маленькое отстранение от чужого мира, который отнимал так много сил. Но во сне было не лучше. Во сне были картинки ужасов, к которым он почти привык. Картинки, которые направляли его туда, куда он идти не хотел. И что именно из этого ему считать реальностью? Что именно из этого видения? Мир полный света, улыбок, мир, где он дышит полной грудью, не видя при этом своего лица, своего света, или мир, где он все ещё прекрасный добрейший из асов в холодном и мрачном плену? За какую ниточку цепляться, чтобы не потеряться совсем?
Люди, свет, это кофейня, наполненная приятными запахами, цвета… все это казалось таким реальным. В первый день он испугался, что день Рагнорёка уже прошел, совершенно не заметно для него и что он должен принести жизнь и свет в новый мир… только вот ему совсем не надо было этого делать. И эти навязчивые воспоминания жителя Мидгарта. Это же Митгард? Бальдр столько лет провел в заточении, он не знает, что и как поменялось в мирах. Он не знает вообще ничего. Почему ему сняться эти сны? Почему все не может быть странно хотя бы в одном направлении? Прошлый раз, когда ему снились страшные сны это ничем хорошим не закончилось. В Хейльхейме ему не снились сны. Может он сам себе в какой-то момент запретил видеть сны, потому что знал, это будут кошмары, что продолжат его кошмар наяву, или это будут прекрасные мечты, что усугубят его положение. А может просто мертвые не достойны снов, ни тех, ни других.
В первые пять дней он благополучно даже забывал открывать кофейню. На второй день из них какая-то девушка позвонила ему и сказала, что он может не выходить, но лучше ему быстрее выздоравливать. После он решился выйти на работу, и, что странно, она ему удивительно понравилась. Если это был сон, бог не хотел, чтобы он заканчивался. Но он закончился. Потому что снова были сновидения, снова были кошмары, которые что-то ему говорил. Он привык за все века, он думал, что привык, но теперь снова считал это кошмарами. Потом Бальдр решил не спать. Решил ухватиться за то, что казалось реальнее. На третий день этого изнеможения он потерял сознание прямо на работе. И снова были сны. Он пытался убежать, как-то вырваться из всего этого. Просто ходил по улицам, пил солнечный свет, купался в пляске жизни… И все равно в какой-то момент вышел из дома… Курта? Сам не знал, куда идет. Эти улицы в любом случаи казались ему однообразными и не знакомыми. Шел долго, не обращая внимание на дождь и на то, что трижные металлические колесницы без коней пытались его атаковать. И вот он стоит напротив квартиры, которая смутно кажется ему знакомой, но он не может ни за что зацепится, промокший так, что если его выжать можно накапать на небольшое озеро, и блуждая в собственном разуме пытается найти ответ хоть на какой-то вопрос. А не находя его, скромной стучит в дверь, сначала громко, уверенно, а потом сникая, как будто понимая, что он не имеет ни малейшего понятия, что тут делает и чего ожидает, даже разворачивается и начинает уходить. И, правда, что ему тут делать? Только дверь открывается до того, как он даже шаг в сторону делает…
Хель подолгу рассматривала своё отражение. Поначалу недоверчиво, подозрительно, каждый раз изумляясь, встречая такой же взгляд у женщины, которая была по ту сторону зеркала. Она ощупывала шею, рассматривала тонкие руки, бледную, узкую спину в поисках шрамов, ожегов. Дефетов. Хель не знала, была ли Вирджиния красавицей по человеческим меркам, но ей она казалась безупречной. Правда, этот трогательный момент теплоты хтонического чудовища по отношению к смертному был несколько отравлен тем, что стандарты у Хелы были невысокие. Ей было достаточно тела, у которого кожа была примерно одного цвета и не было трупных пятен. И глаза, у неё были глаза такого живого оттенка. У Хель зрачки и радужка были одинаковы - непроглядная тьма, ничего более. И она всматривалась в глаза Вирджинии. В комнате, единственным источником света которой было окно, за которым Солнце было скрыто за тучами, её глаза казались совсем синими. Но Хела знала, что стоило щелкнуть выключателем или дождаться первых лучей, как появлялись зеленые прожилки, и цвет сразу же заставлял вспомнить океан. В случае Хель скорее представить. Её всегда тянуло к воде, но она и моря ни разу не видела. Но изображения ей нравились. Она представляла прохладный ветер, воздух с привкусом соли, шум волн, разлетавшихся в брызги, в попытках пробить песчаное дно. Впрочем, недолго Хель осталось фантазировать об океане. Она может в любой момент оставить Нью-Йорк, поехать куда-угодно, к воде, туда, где даже смертный может почувствовать себя свободным. Бедной Вирджинии этого, впрочем, дано не было, так и просидела всю жизнь взаперти. Но Хель, Хель была дарована возможность хотя бы попытаться компенсировать века, проведенные в подземном царстве. Но почему-то она оставалась в Нью-Йорке.
Иногда она думала, всех ли из Асгарда, Йотунхайма и других миров отправили именно в Нью-Йорк? Она нуждалась в ответе, она хотела найти братьев, отца. Никого больше. Интересно, перенесся ли сюда еще кто-то из Хельхейма? Казалось бы, вряд ли, мертвые остаются мертвыми, иначе весь Нью-Йорк наводнили бы восставшие из её царства. Да их бы на всю Америку хватило, а ведь у нее были далеко не все умершие. Но, может быть, та сила, что отправила сюда её, асов, кельтов, греческих богов, сделает исключение. Ей нравилось думать, что если кому-то из умерших и дадут второй шанс, то это будет он. Только его божественная сущность могла выдержать испытание веками в Хельхейме. Может быть, сиял он не так ярко, как раньше, но достаточно, чтобы его можно было заметить и их других миров. По крайней мере, Хель так думала. или хотела думать по неизвестным ей причинам,
Стук в дверь оказался весьма неожиданным. Хела было решила, что это родные Вирджинии. Ей еще не приходилось изображать Эшер, и поначалу, она даже несколько растерялась. Но выбора у неё не было - Вирджиния не из тех, кто мог выйти на прогулку, не предупредив никого, она точно дома. Всегда. И Хель направилась к двери.
На пороге ее ждала не семья Вирджинии и не ее друзья. Это был он, мертвый бог, которому все-таки был дарован второй шанс. На мгновение губы Хель дрогнули, словно она вот-вот улыбнется. Впрочем, с тем же успехом она могла и поморщиться с отвращением - не угадаешь. Но Хель все же успела почувствовать этот странный порыв и остановиться. Впрочем, вряд ли он вообще заметил. Сейчас он не выглядел как кто-то, кто способен подмечать детали.
- Бальдр.
Ее голос звучит спокойно, словно она ждала этого визита. В действительности же, ей даже не верится, что подобное могло произойти. И она произносит его имя, скорее как заклинание, которое сможет воплотить в реальность происходящее, даже если это иллюзия. Хель делает шаг назад и жестом приглашает аса внутрь.
Дверь открылась. Конечно дверь откроется, чего Бальдр ожидал, когда стучался в неё? Всем сознанием он хотел, чтобы дома никого не оказалось. Он почти заклинал это, сам начиная в это верить. Но внутри он очень боялся, что там никого не окажется. Боялся, что его сны окажут не правдой, что это просто кошмары, которые ни к чему не ведут, которые просто есть. Он боялся, что все это кошмар. А в его кошмаре никто бы не открыл дверь. Все бы оставили его. Как оставили его в Хельхейме. Нет, это не их вина, не их! Как он может их винить? Но он был там один. Совсем один, во тьме, давящей противной тьме. С ним была только она…
Он оборачивается. Весь промокший, с волос по лбу стекают тонкие струйки, постепенно становясь все меньше, закрывают глаза, как будто он опустился на дно морское и смотрит на луч света сквозь толщину всего океана, а потом текут дальше, давая ему увидеть, открывая ему глаза, стекают по щекам и свисают на подбородке, задерживаясь на несколько мгновений. Он едва успевает сделать короткий вздох. Нет, он не сходит с ума. А если и сходит, то сошел окончательно. Он видит так отчетливо. Она выглядит совсем иначе, но он точно знает, это она. Во взгляде, в этом голосе… одно слово, но, почему-то, для него как глоток свежего воздуха, как луч света, которого ему там не хватало во мраке и холоде на протяжении веков.
Сны точно привели его к ней. Хель. Та, что пленила его, та, что держала его в золотой клетке, та, что ненавидела его в каждом взгляде. Завидовала? Гордилась собой, что пленила его? Он не знает, ничего не знает. Уверенная, такая сильная. В честь неё назвали целый мир, конечно, она удивительная.
Бальдр не знает, что делает. Она только услышал свое имя, и как будто что-то щелкнуло. Это ему не кажется? Она не сказала ни «мистер Марлоу», ни «Курт», ни «проваливай отсюда, бомж», она сказала «Бальдр». Потом в голове просто стало пусто. Как будто отключился на нескольку секунд. Или наоборот, стало столько всего, он не смог выявить хоть что-то. К примеру, с какого перепугу он как будто одним рывком преодолел те пару шагов, что их разделяли, вставая практически в плотную, ещё во время второго шага клада руку ещё на шею, немного приподнимая подбородок вверх, после чего вот там нависнув, прижался своими губами к её. Чуть коротко, как будто дрогнув, выдохнув перед этим, закрыв глаза, для себя погружая мир в темноту.
Лампочка в коридоре, всего на сорок ватт, с момента, как он увидел Хель начала сиять так, что скорее можно было предположить, что она отнимает как минимум шесть сотен ватт. Когда он как будто второй волной поцеловал её, второй рукой забираясь в волосы ближе к затылку, лампочка вообще перегорела. А вслед за маленьким хлопком лампочки, послышался треск глиняных горшков, в начале лестничной клетки и рвущиеся шторы в квартире. В середине лета орхидея должна цвести пятью цветками при правильном уходе, а корни этой пальмы должны быть пропорциональны её высоте.
Она первая не из смертных, кого он встретил. Один, Бальдр был абсолютно уверен, что это она. Это все, в чем он был уверен… День? Ночь? Какие мелочи. Даже ночь в этом мире была в разы светлее того, к чему он привык. Люди? Работа? Цветение и песня жизни? Светлее в разы той, к кому он привык…
Светлее.
И для Хель тоже, которую, в отличии от Бальдра, в царстве мёртвых собственное сияние не сопровождало. Пусть и не такое яркое, как ранее. И потому первое время свет Мидгарда резал глаза, пугал, отталкивал. Она привыкла к иному, к густой, затягивающей тьме, к агонии факелов, только они освещали её царство. До поры. Но Бальдр, Бальдр освещал Хельхейм только для неё. И это вовсе не нечто романтизированное, она попросту держала его в полнейшей изоляции. Ни к чему было мёртвым видеть этот живой свет, который даже всепоглощающая тень подземного мира не смогла сгубить.
Хела помнила день, когда стало ясно, что Бальдр в её власти. Какой триумф она испытала тогда, и как долго его эхо доносилось до неё рыданиями асов. Как она их тогда ненавидела. И как только столь яростная, пылающая ненависть жила в полумертвом теле существа из ледяного Йотунхейма? Синий лед, красный огонь. И ни единый мускул на лице Хель не дрогнул, когда она поняла, что победила. Это Йотунхейм в ней. Не мать, нет, та была богата на злость и зависть. Сам мир. Холодный, тёмный. Равнодушный. Только толща йотунхаймского льда могла сдержать столь яростно ревущее пламя. Нет, не красное. Чёрное. Такое пламя, которое самое Солнце сожгло бы дотла. Этим и была Хель. Одна половина - черный огонь, другая - синий лёд.
Хель несколько озадачило то, что Бальдр пришел к ней сам. Словно освобожденный прямо перед смертным приговором заключенный пришел к палачу и вложил тому в руки топор. Ему бы воспользоваться этим шансом, бежать так далеко и от тюрьмы, и от злополучного палача, как только сможет, пытаться забыть. И всё же он здесь. Впрочем, здесь они почти равны. Он такой же живой, как и она. На время соревнования, что будет после победы одного из богов никому не известно. Они оба вполне могут вернуться в Хельхейм, неужели он не рассматривает такую возможность? Неужели он не хочет забыть о мрачном царстве и его правительнице хотя бы на время турнира? А может, вдруг пронеслось в голове Хель, он пришел мстить? Однако если Бальдр и намеревался свести счеты с хозяйкой Хельхейма, то весьма странным образом.
Он промок насквозь, и первое, что чувствует Хель - исходящая от него прохлада и запах дождя. Мидгардского дождя, а не того морозного шторма, что именуется дождем в Йотунхейме. У того дождя запаха и вовсе нет. А в Мидгарде, в Мидгарде у всего есть вкус и аромат, ко всему можно прикоснуться, почувствовать тепло, грубость узоров, хрупкость, текучесть. Всё рождается, существует и умирает со звуками, почти с музыкой, так чуждой той, что века провела в тишине Хельхейма. И все чувства, доступные этому человеческому телу, сейчас задействованы во всю свою мощь, захватывают её, затягивают. И, чтобы хотя бы немного умерить эту невероятную волну, она закрывает глаза.
К чему сейчас зрение, когда другие чувства дают много, много больше? Казалось бы, Бальдр, услаждающий взор всех живых существ, прекраснейший из асов, пусть и в чужом теле, и всё же, его облик не играет сейчас никакой роли. Его прикосновения чужды и Хель, и Вирджинии, чья память перешла в новое владение. И приходится действовать так, как Хель не действует никогда - интуитивно, по наитию. Осторожно, почти нерешительно проводит по волосам Бальдра, по щеке, чувствуя всё тот же мидгардский дождь. И, хотя они оба сейчас были погружены в кромешную тьму, Хель готова была поклясться, что даже с закрытыми глазами, видела фейрверки, хотя совсем недавно и не подозревала об их существовании. Но даже это не могло описать всё, что сейчас испытывала Хель. Она поняла, что уже сама начала тянуться навстречу Бальдру, отвечая на его прикосновения, целуя, не давая и секунды на то, чтобы придти в себя, вдохнуть. Как люди только не забывают дышать, это так легко ускользает от памяти, теряясь в водовороте, который затянул Хель уже бесповоротно. Она совершенно не понимала, что происходит и, признаться, не хотела. Стоило дать себе хотя бы мгновение, чтобы снова обратить внимание на позабытый разум, как Хель тут же будет погребена под лавиной причин остановиться, а этого так мучительно не хотелось. О, Всеотец, неужели во всех девяти мирах найдется существо такой невероятной мощи, что смогло на саму Хель наложить столь сильное заклятье? Ведь чем еще это могло быть, как не проклятием, наваждением… И какая-то часть Хелы, желала, чтобы это было необратимо.
Он бы никогда не сделал этого, будь ты прежней.
Холодный голос в её голове не принадлежал Хель, однако она всё-таки прислушалась к нему и что есть сил оттолкнула Бальдра, вырываясь из его объятий. Болезненное удовольствие сменилось столь же болезненной обидой и злобой, которая сейчас полыхала во взгляде хозяйки подземного мира. И что неё только нашло? Что вывело из строя ранее не подводившнее равнодушие? Что заставило забыть о том, что в каком теле она бы не была, Хель всё еще чудовище, омерзительное, неживое? Ненавистное. И будь она хоть красавицей, затмившей Фрейю, её природу не скрыть ни сияющими волосами, ни чарующей улыбкой. Хель словно окатили ледяной водой, моментально отрезвляя. Наваждение. Издевательство.
Издевательство.
Хель снова словно лед сковал, она была неподвижна и беспристрастна, только в глазах метались недружелюбные огоньки. Легкий наклон головы влево - она требовала объяснений. В соседней комнате листья разросшейся пальмы принялись стремительно желтеть.
Отредактировано Virginia Asher (2014-07-12 00:59:28)
На несколько мгновений ему стало очень спокойно. Именно спокойно. Он был погружен в эту обволакивающую тьму, но ему было все равно. Так было только лучше. Он чувствовал свой свет, он был уверен в нем. Он видел тьму вокруг себя, но ему было все равно на это. И, самое главное, он знал, что она рядом. На этот короткий промежуток все стало так, как должно быть. В Хельхейме с его владычицей Бальдр провел больше времени, чем в Асгарде, так что он даже не удивлен, что для него сейчас «как должно быть» это во тьме рядом с Хель, а не среди царства живых, наплоенного светом. Когда-то давно Один счел её вид настолько омерзительным, что сразу же отправил её в самый темный и холодный из миров. А сейчас Бальдр её целовал. Наверное, если бы отец узнал об этом, убил бы его второй раз. Конечно, сейчас она выглядела по-другому. Но он прекрасно знал, как она выглядит и кто она. Во мраке того мира только свет Бальдара освещал все ужасы. Только в его свету все чудовища, все мертвецы выглядели не правильно, отвратительно. Но если закрыть глаза… если закрыть глаза, то его свет уже не имел никакого значения. Ведь сильнее всех в Хельхейме сияла она. Та, кто подчинила себе тьму и холод, та, против которой боялись идти все асы, та, что, кажется, всегда была рядом.
А потом она его оттолкнула. Конечно, на что он надеялся? Да, ни на что, толком. Он даже не знал и почему и зачем это сделал. Но хотя бы только из-за тех моментов спокойствия, он бы поцеловал её ещё раз. А сейчас в его мир опять ворвалось не знание, запутанность и страх. Это было самое реальное чувство за все то время, что Бальдр тут был. И он больше всего боялся, что все это окажется не правдой. Он отшатнулся на пару шагов назад, держась на ногах настолько уверенно, что любое дуновение ветра его сейчас точно сбило бы с ног, причем, стоял с таким видом, как будто его только что окатило ледяной водой. Причем то, что он сам мокрый он сам заметил тоже только сейчас. Бальдр остановил свое дальнейшее не уверенное движение расставив руки и не давай уйти дальше дверного проема. Продолжая держаться одной рукой за косяк, второй, он провел по волосам, чтобы на глаза перестала капать вода. Ему было холодно. И он все сейчас готов был отдать за то, чтобы он сейчас дрожал именно от холода. Едва заметно, но все-таки у него дрожали руки, он не мог уверенно стоять на ногах, а вдох он делал как будто со страхом, что вокруг нет никакого живительного кислорода и только один яд, из-за которого произойдет что-то плохое, что-то болезненное. Болезненнее, чем тот факт, что она его оттолкнула.
- Что… - он поднял глаза на Хель, которая явно ждала объяснений. Явно тех, которых у него нет. У него сейчас нет вообще ничего. Тот же Курт, в которого Бальдер повезло вселиться, человеком себя не чувствовал, если выходил из дома без кошелька, ключей и телефона. Сейчас бы он точно сейчас человеком не чувствовал. НЕ он и не был человеком. А кем чувствовать себя сейчас сам Бальдр не знал. И сказать по этому поводу тоже ничего не мог. Но тишина была хуже тьмы и холода. В тишине он снова начинал слышать свои мысли. А в них было скопление всех ужасов, что он помнил, все худших исходов, что он только может представить. – Ты первая, за две недели, кого я встретил… - чуть спотыкаясь, сбивчиво, теряя мысль, говорил он, продолжая держаться за косяк. – Почему мы, почему все так? - проводя по ней взглядом, а потом и по себе, как бы намекая, что все сейчас выглядело не так, как, скажем как это было много веков до этого. – Это Мидгард? Мне это не кажется? Ты бы знала, как я рад тебя видеть, - прислоняясь к стене у себя за спиной, снова закрывая глаза, выдыхал Бальдр. В общем-то, она могла догадаться по его бурной реакции, но теперь бог не мог быть так уверен в том, что она поняла все правильно, именно как радость, а не издевательство или что ещё.
– Что происходит? – чуть не плача, спускаясь вниз по стене, садясь на пол, стонал Бальдр.
Не этого ли ты хотел, Бальдр? Разве не этой мечтой жил твой разум в Хельхейме? Вопрос, которому не нужно быть озвученным. Все обитатели мрачного царства видят во снах одно и то же.
Жизнь.
И Хель познала бессмертие. Всё имело свой конец. Наступит день - и пылью обратится Асгард, и не останется камня на камне от чертогов Зевса, сгинет Авалон, падут боги и герои. Однако кое-что неподвластно ни времени, ни всем покровителям смерти вместе взятым. Надежда. Среди мёртвых она не просто жила, она цвела, пускала корни глубоко в вязкую землю Хельхейма. Можно было забыть своё имя, забыть лица детей и родителей, но ничто не было способно уничтожить воспоминания о крови, бегущей по венам, о том, как наполняет легкие воздух и сердце отдается громом в груди. Не было в царстве Хелы ни единого существа, которое не надеялось бы испытать это снова. Хотя бы на минуту, ту самую, которой всегда недостает.
Не этого ли ты хотел? Вот она, жизнь, без подвоха, без обмана. И что с того, что башни Асгарда сменились небоскребами Нью-Йорка? Здесь всё такое же настоящее. И люди, и звуки, и свет, и сердцебиение уже не смутное воспоминание. Вот то, чего желают все, превозносят и проклинают, но всё равно тянутся. Станет ли умирающий от жажды в пустыне требовать чашку мароканского чая вместо протянутого стакана воды?
Вот жизнь - такая же, как и у всех. Но ведь большего желать невозможно. И пусть здесь имя Бальдра живет только на страницах пыльных книг, пусть его больше не превозносят и не почитают ни люди, ни боги. Даровано Бальдру нечто большее - второй шанс, возможность снова вознестись на высоты былой славы. Для живых нет ничего невозможного. Ночь была долгой, но рассвет настал, ведя за собой величайшее чудо - новый день. Не этого ли ты хотел?
Бальдр, Бальдр. Что ты мог знать о тишине? Впусти ты её хоть раз, ты бы понял, что не тишины стоит боятся. И не тьмы, и не смерти. Умирать легко. Смерть ведь весьма незамысловата, разом выкладывает на стол все карты. Ни к чему бояться мёртвых, не стоит гнать призраков - они более не причинят вреда. А жизнь, Бальдр, если ты забыл, непредсказуемая. И ни к кому она не приходит сама, как её мрачная сестра. Ни к кому ни в одном мире, кроме тебя. Тогда почему ты так упорно цепляешься за смерть? Но Хель знала. Потому и не произнесла ничего - она понимала то, что Бальдр никогда не признает. Умирать легко. Разве это не так? Разве не обволакивает смерть уютным коконом определенности? Его больше нет, Бальдр, его не вернёшь. Ты хотел жизни? Так получай! С неожиданностями, ошибками, болью, жестокостью, выбором и ответственностью. Или ты желал лишь любви и радости победы? Бальдр, Бальдр.
Ночь была долгой. Слишком долгой, решила Хель, глядя на гостя. Она больше не знала, кто он. Совершенно не знакомый ей мальчишка, бессильный и потерянный. Она чувствовала его смятение, страх, жалость к себе, которая едким облаком заполяла помещние. И Хель отступила назад, спасаясь от него. Не станет она жалеть того, кто получил величайший дар в истории. Иные бы сказали, что ему непросто, непривычно, что слишком резко лишили обезболивающего наркотика смерти. Но Хела никогда не находила в себе места подобной безусловной доброте.
- Довольно.
Таким же тоном она некогда вынесла Бальдру смертный приговор. В её голосе не было и намёка на сочувствие. Равно как и раздражения, впрочем, хотя именно это она и испытывала сейчас. Хель было отвратительно видеть Бальдра таким. Светлейший из асов, побежденный не смертью, но жизнью. Каким прекрасным ему, должно быть, видится Хельхейм сейчас. Царство усопших, где всё спокойно и предсказуемо. И непременно придет сама уродливая хозяйка - подивиться его свету и развлечь разговорами. Быть может, Хель не погубила его, а спасла? От сложностей выбора, опасностей свободы. Окутала его тьмой, сделала уникальным. А здесь…
Тяжко быть одним из многих, верно?
- Зачем ты явился? - холодно спросила Хела. - Чего ты хочешь от меня, Бальдр? Утешения ты здесь не найдешь.
Но ведь ему нужно было именно это. Нужен был тот, кто даст ответы и новую надежду. Мечта о жизни сбылась, можно отбросить её и начать желать, требовать большего. И Хель хотела, чтобы он жил - ни к чему было обманывать себя, хотела. Но нынешнему Бальдру её редкие проявления незлого отношения на пользу не пойдут. Ему придется идти одному, чтобы снова обрести силу, которая приводила асов в восхищение. Хела не способна ему этого дать. Впрочем, если бы могла, всё равно бы так не поступила. Она не станет потворствовать неожиданной слабости Бальдра, ни за что не станет.
Отредактировано Virginia Asher (2014-07-16 21:04:28)
- Хель? – ошарашено полушепотом спросил Бальдр. И снова его как будто окатило холодной водой. Каждое новое мгновение приносило ему что-то, от чего ему хотелось выть. И каждый раз вода была как будто холоднее, причем холоднее настолько, что предыдущее было вариантом так, температура воды такая же, как температура воздуха, когда сейчас его как будто моментально замуровали в большой кусок льда. Он был просто не готов ко всему происходящему, не знал, что происходит. Более того, был настолько не уверен во всем, начиная от звука собственного голоса, от того что четко видит, слышит и чувствует, что напугался от такой реакции Хель. Он даже открыл глаза, снова цепляясь за то, что сейчас кажется наиболее реальным, за то, что он видел, когда считал глаза открытыми. Это был все тот же холл квартиры, все та же неестественно живая внешность Хель, бледная, не правильная, как можно было бы судить из воспоминаний Марлоу, но все лучше того, что было в воспоминаниях Бальдра, ве та же полутень, но другая, не привычная для Хельхейма, теплая, можно сказать живая, он сам мокрый, дышащий полной грудью. Все живое. Все совсем не такое, как должно быть. Он пленен, он узник царства мертвых. Он мертв. Его свет не уйдет дальше Хельхейма. Только когда боги будут уничтожены, когда мир падет, он будет восстанавливать мир из пепла. Но это не сейчас. Нет пепла. Нет новой жизни. Он все ещё пленник. Он мертв. И умер очень давно. Так что же происходит? Происходит ли что-то вообще? Или все, что он спрятал глубоко в себе просто вырвалось наружу? Спрятал так глубоко, что не помнил как выглядит его дом в Асгарде, кто учил его рунам или как звучал голос его жены. Так глубоко, что сейчас не мог ничего из этого осознать?
- Что ты такое говоришь? – Он оттолкнулся от стены, снова поднимаясь на ноги, обходят девушку как будто по полукругу, уже не с таким рвением желая к ней подходить. Теперь у него было чувство, как будто он может только сделать глупости. – Разве… разве ты не видишь, - он обвел руками комнату, Хель, себя. Если все это сейчас окажется плодом его больного воображения… Этого он боялся больше всего. Этого не понимая. Он должен знать ответ хотя бы на один вопрос. Знать, за какую ниточку цепляться? Пить солнечный свет, дышать полной грудью, упиваться тем, чего он лишен по умолчанию уже много веков или возвращаться в Хельхейм, в свою золотую клетку, обитать в которой он обязан. Оба мира преследовали его не отпуская ни на секунду, не давая понять, что сон, а что явь. Сегодня Явью стала Хель. Его сны опять привели его к ней. Только в прошлый раз он не искал через них спасения. Но сейчас… такое отношение. Снова взгляд, один взгляд. Который наполнен всей сутью Хельхейма, царства, для которого она была создана, всего мира, мысли о котором возникают только о мысли о ней. Этого он тоже не мог понять. Бальдр столько лет проливал свой свет каждому в мрачном и ужасном царстве. Сначала потому что он только и умел это делать, был уверен, что его света хватит на свех. Потом потому что по-другому не мог, потому что для него самого это единственное, что оставалось. А сейчас? Сейчас его свет снова сталкивается с холодом Хельхейма. И растворяется в нем без следа. Без отклика. Нить, на которую он шел вела его в пропасть.
- Зачем мне утешение? Мне нужны ответы! – возможно слишком резко для себя самого проговорил он, взмахнув руками, опять так, как будто в квартире скакнуло напряжение и на несколько мгновений все лампочки сошли с ума. На него бы таращились в Асгарде как будто он только что Одина убил, если бы он так отреагировал, тогда, когда он ещё был жив, известен и любим среди асов. А сейчас? Он без понятия, что сейчас. – Почему мы тут оказались? Что мне делать? С чем это связано? Что-нибудь!– Конечно, он врал. Ему нужно было больше, чем просто ответы. Но только что ему дали понять, что он не получит всего, что нужно ему взамен на свет, что он годами, веками поддерживал в её царстве, будучи рядом с ней. Нет, это просто будет ещё одна вещь, которую он спрячет очень, очень глубоко, доставая только в далеком будущем, когда, он будет верить, у него хватит сил просто посмеяться над этим и пойти дальше, а лучше вообще никогда.
Дверь за спиной Бальдра захлопнулась. Привычка других божественных созданий выносить свои дела в мир людей Хель свойственна не была. И, даже находясь в Мидгарде, она стремилась оградить смертных от ненужных им забот. Сейчас эта квартира была частичкой Хельхейма, и всё, сказанное и совершенное здесь никогда не должно стать достоянием любопытных, как и все люди, соседей мисс Эшер.
Стало темно.
Густая, вязкая темнота плотно окутывала едва различимую фигуру Бальдра, не защищенного привычным взгляду сияющим ореолом. Должно быть, никогда прежде он не сталкивался со своим врагом на его территории. Ведь что ещё могло так пагубно повлиять на Бальдра, как не обладающий поразительно стойким иммунитетом к магии Мидгард? Однако что-то веками тянуло сюда тех, кто называл себя богами. Тех, кого богами звали другие. В мир, который остается неизменным лишь мгновение, один-единственный момент, которого хватает на то, чтобы вся это чудовищно большая планета с чудовищно крошечными существами бросила беглый взгляд на своё отражение, что отпечатывалось, выжигалось на сетчатке его многочисленных глаз. А затем двинулась дальше. И Хель, как никто другой, знала, что нет волшебства сильнее, чем человеческое. Их мир отторгал магию, как не прижившийся орган, отбивался от неё, сражаясь не на жизнь, а на смерть. Но люди и не нуждались в тех чудесах, которые были доступны бессмертным. Безо всякой божественной силы они поднимали армии, обращали их в кровавое месиво и стирали в пыль города. Не обращаясь к магии, пробуждали любовь и ненависть, создавали то, что переживало их самих, их детей и всех многочисленных потомков. Творили бессмертие. Быть может, потому и стремились боги к этому миру без магии, где каждый был чудотворцем? Хотели прикоснуться к величайшему волшебству из когда-либо существовавших - волшебству быть человеком.
Хель казалось, что лишь у Бальдра был шанс постичь это непростое искусство. Но лишь со временем, а пока он всё ещё был чужим в этом мире. Равно как и в любом другом - не живой и не мертвый, ему нечего было делать ни в Асгарде, ни в Хельхейме.
- Что делать? - эхом отзывается Хела, и голос её неожиданно тих и, кажется, задумчив. - Жить.
Она обронила последнее слово так, словно оно и правда случайно слетело с её губ. На долю секунды, на едва заметное мгновение, в глазах Хель мелькает что-то совсем ей не свойственное, что-то почти по-человечески печальное. Какая-то часть её непреодолима желала прикоснуться к человеческой магии. Однако одного желания мало, Хела была слишком далека от живых и когда-либо живших. И если бы она могла, то непременно, хотя бы совсем чуть-чуть, она бы впустила Мидгард, и забрала частичку этого мира в Хельхейм. Бальдру же этот мир готов был отдаться полностью, раскрыть все секреты и пожертвовать любимые сокровища - в этом у Хелы сомнений не было. Но он боялся, сторонился Мидагрда, закрывался от него. Неужели это царство мёртвых в нём, пытается удержать то, что считает своим по праву? Напрасно.
Хель делает шаг навстречу Бальдру и касается ледяными белыми пальцами его запястья. Ни к чему было продолжать эту пытку тьмой. И Хель повела Бальдра за собой, не в силах прогнать прочь мысль о том, что во всех мирах она так и будет его проводником в кромешной темноте. Однако в прошлый раз, руки Бальдра она не держала, а впереди был только непроглядный мрак царства мёртвый, сейчас же… Тишина дала трещину от неожиданно звонкого щелчка выключателя, и просторную гостиную залил неестественно-яркий электрический свет. И кто кого ведёт?..
Хела отпустила руку Бальдра, напоследок непроизвольно проведя кончиками пальцев по его ладони. Удивительно, она была уверена в том, что ас промок под ледяным дождем, замёрз, и всё же, ей казалось, что она могла обжечься, касаясь его. Кажется, она принесла в этот мир не только Хельхейм.
Горлышко бутылки из тёмного стекла с едва различимым звоном касается края бокала. Бренди Вирджиния держит исключительно для гостей, коим сейчас и является ас в её гостиной. Хель в сомнениях - она не знает, как именно повлияло на Бальдра это внезапное перемещение. Возможно, его тело пока не так устойчиво к человеческим недугам и болезням, а проливной дождь - испытание для хрупких смертных. Если верить памяти Вирджинии, крепкий напиток должен помочь ему согреться.
- К чему тебе ответы, Бальдр? - Хела всё-таки возвращается к незавершенной беседе, протягивая асу наполненный чуть больше, чем на половину, бокал. - Что изменится, если ты узнаешь, с какой целью и каким именно колдовством тебя отправили сюда?
Она проходит через всю комнату, не удостаивая и единым взглядом разросшуюся орхидею в треснувшем горшке, и одним уверенным движением отдергивают одну тяжелую штору. По ту сторону Мидгарда светло, несмотря на поздний час. На чернильном небе нет Солнца, а от Луны сегодня только узкая полоска холодного свечения. И всё же, ночи здесь не бывают тёмными. Улица под окнами Хелы освещена тусклыми фонарями и яркими вывесками увеселительных заведений; крошечными огоньками пролетающих мимо машин и мерным сиянием самой жизни.
- Почему бы тебе самому не выбрать цель? - спрашивает Хель, не отрывая взгляда от окна, словно обращаясь вовсе не к Бальдру.
Было тяжело передвигаться в мокрой одежде – она прилипала к телу, тянула вниз, в целом, ощущения были неприятные. Но тем не менее Бальдр ведомый рукой Хель, легким, едва заметным прикосновением вышел в центр комнаты. А потом взрагивает. От резкого звука, отличавшегося от холодного, едва слышного голоса хозяйки царства мертвых, от резкого света, от того, как преобразилось все окружение в миг. Но он не щурился. Это глупая людская привычка – щурится на резкий яркий свет. Потому что их глаза привыкают видеть в темноте, начинают приглядываться, различать, что светлее, а что темнее. Но не Бальдр. Его глаза никогда не привыкнут к темноте. Он всегда будет обманываться образами, которые дорисовывает его сознание, напоминая о всех ужасах. Он будет ждать света, чтобы увидеть все четко. Увидеть блеск на зеленых листьях у окна, увидеть картины на стенах, и одну незаконченную в соседней комнате… и палитру, измазанную цветами, плавно перетекающих друг в друга, пинающих фактуру, как будто набирающуюся слой за слоем… живее всех картин в комнате. Увидеть бледную кожу Хель, когда та дает ему стакан. Нет, это другая девушка. Марлоу может и вспомнил бы, кто она, что-то казалось отдаленно знакомым, но Бальдр был не в состоянии сейчас уживаться с воспоминаниями человека. Может тело и не её, но взгляд… взгляд принадлежал ей.
Зачем было ему знать? Что изменится? Он будет знать, когда получит билет назад. Прошлый раз он это знал. Не знал когда, но точно знал, что будет. Не знание тоже тьма, только другая, та, что не отправляет его сознание, а лишь немного мучает его душу. Он собирался что-то сказать, только искал слова. Мягко говоря, у него вообще были проблемы с выражением всего в словах, после вселения. Он не уверен, что за прошедшие две недели у него были речи длиннее десяти слов. Светлейший ас на собрание богов, тот кто нес мир, отец одного из мудрейших и красноречивых богов Асгарда… пф, да, конечно. Он моментально потерял мысль. Когда Хель отодвинула тяжелую штору. Смотрела тяжелым, грустным взглядом на улицу, полную света даже в ночи. И он смотрит туда же. Глаза бегают по окну, которое ловит отражение лампочки в комнате, но через него все равно видно кучи вывесок, фонарей, луну… Весна приходит днем, с первыми лучами солнца. И когда-то Бальдр верно ждал, когда луна проползет по небу, чтобы принести первые теплые лучи. Это было так давно, так давно.
- Нет, - не относя ни к чему из сказанного раньше, произнес Бальдр, с другим взглядом – не заплаканным, не усталым, взглядом, которым он смотрит на луну, окутанную темной простыней, ожидая, когда та отмерит время для его выхода, глядя на Хель, - не так. – Он ставил бокал, и которого даже ничего не успел отпить на окно, сначала аккуратно касаясь её руки, а потом уже сжимая в своей, утягивая от окна в одно движение. Разворачивается, уверенно направляясь к выходу, перехватывает её руку, чтобы удобнее было вести. Не обращает внимание ни на что, просто несколько раз оборачивается, чтобы посмотреть на неё, чтобы убедится, что осязание его не обманывает, и мельком улыбается сам для себя - он все ещё крепко сжимает её руку, так крепко, что может даже остаться синяк. Пробигает по коридору, оставляя дверь открытой, спускается по всем лестничным пролетам, на которых ещё уцелели лампочки, спускаясь по собственным мокрым следам и выходит на улицу. Нет, не выходит. Вырывается. Она ведет его во тьме. Но во свете… свет его территория, его власть. Быстро идет, почти бежит, не задевая людей на улице, что не сложно – недавно прошел дождь и вообще, на улице ночь. Ночь без кромешной тьмы. Где каждая вывеска слепила бы глаза своим мерцающим светом, если бы глаза Бальдра не светили им в ответ. И так бежит пока не останавливается на каком-то светофоре на переходе дороги перед парком, с их перекрестка было сложно понять – большой он или не очень. И только потом отпускает её руку. Не поворачивается, но даже великанам понятно, что он разговаривает с Хель.
- Что ты видишь? – он пожирает все глазами. Свет фонарей, светофора, фар, мобильников, вывесок, лампочек в окнах, луны… дорожки света направленной с самого света, как будто накормить его. – Что ты видишь, Хела? – Не боится, что кто-то услышит. А если услышит, какая разницы? Бальдр не очень понимал, что происходит в этом мире, но у него не сложилось ощущение, что тут все и каждый гонялись за Асгардцами или жителями Хельхейма. Иначе бы его давно вычислили и… сделали что-нибудь. И он готов в третий раз повторить свой вопрос. А потом ещё раз. Потому что, возможно, только возможно, он ещё не уверен, но может быть на этот раз, они видят все одинаково. Не два мира, мир, что дом для него, где живет его семья, и место обитания тех, что свергнул её, тех, что боялись её уродства для неё, и мир. что был домом для неё, царством, для которого она была рождена, которое она устроила, может, лучше, чем кто-либо другой, потому что все остальные работали на совершенно другом уровне, и что был темницей для него, мрачным царством, где все, что он видел были кошмары…
Вы здесь » Clash of the Gods » век Астреи » memories that haunt his mind
